РЕКВИЕМ ПО ЗАВОДУ

Неужели предками греков были древние греки, а итальянцев - древние римляне? Неужели мы - потомки тех, кто совершил Октябрьскую революцию и победил фашизм? Неужели и сами мы были когда-то гражданами Великой страны? Неужели эти развалины для кого-то были родным домом?

Завод умирал тяжело. Не самый большой завод в небольшом городе - потеря вроде и невелика. Производство сложное, кадры квалифицированные, так что бывшие заводчане поначалу без работы не остались: и те, кто сам увольнялся, и кого сокращали. Сократить старались пенсионеров, но смены им не было. Молодежь на завод шла неохотно и долго не задерживалась - здесь мало платили, а иного интереса недоставало. Завод быстро постарел. По утрам через проходную шли лысые, седые, уставшие от болезней заводчане. Они разбредались по территории завода и терялись в глубине пустующих цехов. Там еще теплилась жизнь.

Когда-то на заводе делали сложные измерительные приборы для большой страны. В этих приборах нуждались. Их планировали. За ними стояли в очереди. Заводское конструкторское бюро едва успевало контролировать их производство и разрабатывать новые. Когда же все изменилось? Может быть, тогда, когда страну разделили границы?

Когда страну изрезали границы, и новоиспеченные народовладельцы уже важно демонстрировали друг другу эти вторичные признаки государственной зрелости, на заводе все еще жили по старинке: еще поступали отовсюду заказы, еще предлагали делать новые приборы, еще строились привычные планы на будущее. Казалось: разве политические игры могут разрушить многолетние деловые и дружеские отношения? Оказалось, смогли. Не сразу, конечно... Пограничным промыслом кормилось все больше людей: кто-то стоял на страже, кто-то писал законы, кто-то давал разрешения, кто-то знал, как их получать, кто-то возил товары... И кто-то это направлял в своих интересах. «Забугорные» приборы легко преодолевали новые границы, а навстречу им уплывали новые разработки и разработчики. Приборы стало выгодней не производить, а продавать. Но Завод производил. Из упрямства и по привычке. Один бывший заводчанин, ставший продавцом, сетовал: «Я по капле выдавливаю из себя инженера». А что же, своих разработок, таких, чтоб всех за пояс, у Завода не оказалось?

Таких разработок у Завода не оказалось. Созданный «на вырост» при Заводе научно-исследовательский институт по сути так и остался конструкторским бюро, способным лишь добротно переплавлять чужие разработки в серийную продукцию. Былое свободное всесоюзное перетекание мысли оказалось сломано, а в маленьком городке не хватило собственной учености. Не было той критической массы мысли, которая обеспечивает незатухающую цепную реакцию идей. Это касалось не только изобретательности, но и умения ею распорядиться. Институт был «пожарной командой» при производстве. А там проблем становилось все больше - слишком слабой была научная проработка.

Чем только работникам НИИ не приходилось заниматься: работали в цехах, строили дома, копали траншеи, собирали помидоры - вот только научных результатов с них никто не спрашивал. Вспоминают случай. Подметали как-то инженеры из НИИ тротуар перед местным вытрезвителем. Мимо проходил старик. Посмотрел он на то, как взрослые мужики пыль метут, покачал головой и горько так произнёс: «Отож, сынки, надо было учиться!..»

Надо было учиться. И учились. Брали в производство новые разработки - осваивали, учились, молодые специалисты приносили новые знания из вузов - учились у них, в библиотеку приходили «валютные» специальные журналы - переводили, патенты изучали, на выставки ездили, подсматривали удачные решения в приборах конкурентов. Даже курсы повышения квалификации бывали. Но забылись курсы, перестали поступать разработки, иссяк приток вузовской молодежи, перестали ездить на выставки и подписываться на «валютные» технические журналы...

«Почему не подписались на такой-то журнал?» - спросили как-то у институтского библиотекаря и получили ответ: «Директор отказал, сказал, что незачем о чужом читать - пусть сами придумывают». Пошутил директор, наверное. Жизнь дорожала, экономили. Решили, видно, что наука - роскошь, план бы выполнить. Но ведь и технологию на Заводе не жаловали?

Технологию не жаловали. Традиционно технологи были сильны на заводах «электронки» (Министерства электронной промышленности), там, где сложная обработка материалов, массовая продукция и мало ручного труда. Машины и материалы, хочешь не хочешь, заставляли с собой считаться. На Заводе же - мелкосерийное производство, повсюду - руки специалистов.

Вспоминают замдиректора, который любил говорить: «Вы мне про свои трудности не рассказывайте, а то я вас пойму и перестану с вас требовать». (Он ушел, - наверное, понял.)

В технологи не рвались - не потому ли, что труд технолога всегда остается в тени? Даже сегодня среди громких имен знаменитых артистов, преступников и бизнесменов приличия ради еще помнят имена некоторых ученых и конструкторов (обычно Эйнштейна, Королева или Калашникова), но и раньше, и теперь редкий эрудит назовет имя какого-нибудь прославленного технолога.

Впрочем, вряд ли этим можно объяснить то, что однажды на Заводе упразднили отдел главного технолога. И это при том, что в мире наступила эпоха технологии - именно ее уровень, как никогда ранее, стал определять и возможности конструктора, и надежность прибора, и производительность труда.

До науки высоко, до технологии далеко - не потому ли, что обе неудобны для учета и контроля?

Управленцы не любят, когда неудобно для учета и контроля. Поэтому бюрократический аппарат настойчиво уничтожает все, что не в состоянии исчислять и контролировать. Сдерживать его могут только стихия и творчество. Они же и питают его. Многие годы борьбы сделали советский бюрократический аппарат столь совершенным и тотальным, что для стихии и творчества места почти не осталось. И он изжил себя. У Антуана де Сент-Экзюпери в книге «Военный летчик» есть интересное наблюдение: «Я вспоминаю изречение, древнее, как моя страна: «Когда кажется, что Франция уже погибла, ее спасает чудо». Я понял, почему это так. Когда страшная катастрофа приводила в негодность нашу превосходную административную машину и становилось ясно, что починить ее невозможно, тогда, за неимением лучшего, ее заменяли простыми людьми. И эти люди спасали все».

Ну а если источником катастрофы является вышедшая из повиновения обществу административная машина?

До так называемой перестройки бюрократический аппарат вынужден был подчиняться достаточно разумным и важным общественным целям - в процессе перестройки он эти цели отбросил и стал работать в своих собственных интересах и в свое удовольствие. Повсюду началось внедрение новых целеполагающих идей, дошли они и до Завода.

Пришлось слышать, как один из конструкторов втолковывал своим коллегам: «Тот, кто о себе заботится в первую очередь, тот и обществу полезен; нужно не жить, чтобы работать, а работать, чтобы жить; неприлично заглядывать в чужой карман... Так во всем мире живут!»

Приобщение к «общемировым принципам жизни» началось на Заводе с управленцев. За этим последовало разложение коллектива. Пришла пора позаботиться о себе, поскольку управленцы стали заботиться прежде всего о себе. Работа перестала быть важнейшей частью жизни, поскольку она стала собственностью управленцев. Деньги в чужих карманах не считали, но твердо знали, что они перестали быть заработанными.

Работа перестала кормить. У заказчиков не стало денег. В своей стране рынок измерительной аппаратуры сокращался подобно шагреневой коже. Рынок соседней страны отвадили политики. Заказов становилось все меньше. Начались хронические задержки зарплаты. Разработки были свернуты. Поддерживать качество производства стало невозможным. Отток специалистов увеличился. Упала дисциплина труда. Снизилась производительность. Приборы стали намного хуже и дороже. Даже те деньги, которые поступали на завод, уже нельзя было превратить в товар. То есть Завод не просто перестал быть заводом уникальной измерительной аппаратуры, а перестал быть заводом.

Справедливости ради скажем, что Завод сопротивлялся долго. Старики ворчали, но дело делали, борозды не портили. Их личные связи, бывало, противостояли разрушительным силам государственного масштаба. Отсутствие научных знаний старались заменять интуицией и опытом. Недоработки производства латали при монтаже у заказчика. Умудрялись даже обходиться без зарплаты, подрабатывая где придется, то есть по сути платили за удовольствие работать на Заводе. Неудачи Завода переживали болезненно. Ухудшение качества - как свою личную трагедию.

Разработки все же кое-какие были, они и держали долгое время Завод на плаву. Понятно, что у заводчан в сложившихся условиях не могло быть разработок мирового уровня, но успешность прибора на рынке и не определяется только уровнем разработки. За товаром - мощь породившей его экономики, и здесь перевес был явно не на стороне Завода. За товаром - добросовестность и компетентность управленцев - и здесь заводчанам рассчитывать было не на что.

Дежурная смена государственных мужей варила украинский экономический борщ по рецептурному справочнику из Макдональдса. Им было не до Завода. А может, и не до борща.