К ВОПРОСУ О ТОЧНОСТИ

Восемь лет назад в «Дуэли», N30’02 Юрий Мухин напечатал свою статью «Негодяи». Тогда я её не видел и не читал. Не так давно статья перепечатана в «Своими словами», N1’10. Я её прочитал, к сожалению, с запозданием.

Статья начинается заявлением: «Меня упрекают в том, что я грубый, но я не грубый, я точный. А точность вещь хорошая».

Сталин на такой упрёк однажды ответил иначе: да, я грубый по отношению к врагам партии и впредь буду к ним таким же.

А точность, конечно, вещь хорошая, но и непростая и не всегда удаётся её достичь. За примером далеко ходить не надо. В этой же статье Юрий Игнатьевич пишет: «Некий Г. Бакланов, о котором я знаю только то, что когда-то горячий В. Бушин дал ему за какую-то подлость в морду и тот с горя свою историческую фамилию сменил на эту русскую...» Тут только одна «точность»: В. Бушин действительно человек горячий. Во всём остальном точности, к сожалению, нет...

Во-первых, сомнительно, чтобы человек из-за пощечины сменил фамилию. Ведь на пощёчину можно просто ответить тем же. Думаю, что у Бакланова имелись более основательные соображения для перемены фамилии. Во-вторых, никакого «в морду» со стороны горячего Бушина не было, а были его статьи о Бакаланове «Как Гриша посадил Аркашу», «Эренбург мне рассказывал», «Изготовление евреев». В-третьих, почему «некий Бакаланов»? Если вы знаете о нём «только то, что Бушин дал ему в морду», т.е. ничего не знаете, то это факт вашей биографии, не более того. А Григорий Бакланов был известным писателем, автором многих книг о войне, занимал высокие посты в Союзе писателей, немало лет был главным редактором журнала «Знамя», лауреат Государственной премии, делегат ХIХ партконференции, где его согнали с трибуны. После контрреволюции, вернее, в ходе её, он стал оборотнем, много врал о Советском времени вообще и об Отечественной войне в частности. Его «Знамени», как и другим антисоветским журналам, большими миллионами долларов помогал Сорос. Как же патриоту не знать такую характерную и красочную фигуру!

Есть в статье и другие, более важные неточности и сомнительные утверждения. Так, Ю. Мухин доверчиво приводит воспоминания известного работника НКВД А. Рыбина, но надо знать, это - источник не очень высокого качества, что можно видеть тут же: «К началу июля 1941 года, - писал покойный Рыбин, - немецкая группа армий «Центр» и группа «Север» стали продвигаться к Западной Двине и Днестру». Как тут оказался Днестр? Допустим, это подряд две описки - и Рыбина, и Мухина, здесь имелся ввиду Днепр.

Но тут и более важные «описки», согласно которым И.В. Сталин раз 10-12 выезжал на фронт. В частности, Рыбин пишет, что в октябре 1941 года Сталин выезжал в 16 армию Рокоссовского. Маршал Рокоссовский оставил довольно обстоятельные воспоминания. Мог ли он не упомянуть о посещении его армии в труднейшую пору войны Верховным Главнокомандующим? Конечно, нет. Однако в его воспоминаниях об этом - ни слова. Совершенно невероятно также, что, кроме Рыбина, никто об этих многочисленных поездках Сталина на фронт не оставил свидетельств, но ведь о них не могли не знать многие. А вот в штабе Калининского фронта Сталин действительно был в августе 1943 года, и командующий фронтом Еременко подробно рассказал об этом в своих воспоминаниях.

Очень сомнителен и «приказ министра Вооруженных сил СССР маршала Василевского от 16 декабря 1949 года» об учреждении музея Сталина:

«Верховный Главнокомандующий советских Вооруженных Сил товарищ И.В. Сталин в августе 1943 года находился на командном пункте Западного фронта и отсюда осуществлял руководство подготовкой разгрома немецко-фашистских войск на Смоленском направлении и освобождением гор. Смоленска. В ознаменование этого исторического события ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Учредить Дом-музей командного пункта Западного фронта (филиал Центрального музея Советской Армии).

2. Дом-музей открыть 21 декабря 1949 года - в день семидесятилетия со дня рождения Генералиссимуса Советского Союза товарища И.В. Сталина».

Что тут сомнительно? Во-первых, не дело военного министра учреждать музеи. В крайнем случае этим могло бы безо всяких приказов заняться Политуправление. Во-вторых, намерение учредить такой музей не могло быть не согласовано с самим Сталиным, а он едва ли одобрил бы такую затею при его жизни. Ведь запретил он ещё до войны издание книги о своём детстве, пьесу М. Булгакова «Батум», где он - главный герой, а во время войны - уже изготовленный орден своего имени. Тут ещё и полезно сравнить даты награждения Сталина и даты получения им этих наград. Например, награждён орденом Красного Знамени 27 ноября 1919 года, а получил 17 октября 1930-го. Через одиннадцать лет! Награждён Золотой Звездой Героя Социалистического Труда 20 декабря 1939 года, получил 29 октября 1943-го. Награждён Золотой Звездой Героя Советского Союза 26 мая 1945 года, получил 28 апреля 1950-го и никогда не носил. Награждён орденом Победа 26 июня 1945 года, получил 28 апреля 1950-го. Как видим, Иосиф Виссарионович не очень спешил с этим делом, некогда ему было, пять-десять лет промедления были для него обычны.

В-третьих, в посещении Верховным Главнокомандующим штаба фронта ничего «исторического», как сказано в приказе, нет. В-четвертых, по уверению того же А. Рыбина, Сталин находился на Западном, а потом Калининском фронте 2-5 августа 1943 года, а Смоленск был освобождён 23 сентября. Значит, непосредственно с командного пункта, как сказано в приказе, «руководить освобождением Смоленска» он физически не мог. Это подтверждается и известным «Журналом посещений»: действительно, 2, 3 и 4 августа у Сталина ни с кем встреч в Кремле не было, но с вечера 5 августа вплоть до 23 сентября и всё основное время между этими датами он находился в Москве, работал в своём кабинете. Да и не дело это Верховного Главноко-мандующего - брать города.

В-шестых, почему в «приказе Василевского» не указано место - деревня или село - где находился штаб фронта и где надлежит учредить музей. Военная тайна? А вот у Еременко точно указано: Сталин приезжал в село Хорошово. И уж если учреждать музей, в-седьмых, то почему не в этом точно известном селе, а неведомо где. В-восьмых, в приказах, предписывающих те или иные действия, всегда указывается «адресат» - тот, кто должен выполнить эти действия. А тут - никакого «адресата». В-девятых, на создание музея в «приказе» даётся только четыре дня. Да где же это видано?

* * *

Всей этой сомнительной истории есть вполне внятное объяснение. Когда на Сталина, на Советскую власть, на Великую Отечественную войну, на всё Советское время орава волкогоновых и астафьевых, радзинских и млечиных, путиных и пивоваровых обрушила потоки лжи, клеветы, ненависти, честные патриоты старались опровергнуть их бесконечное вранье, но порой - и то, что следовало вовсе не опровергать, а только объяснить.

Так, излюбленной дурью клеветников был вопль о том, почему Сталин не выступил по радио 22 июня. Ага, перепугался, убежал на дачу, спрятался под диван! - голосил, например, покойный драматург Шатров... И вот

В.М. Жухрай, «человек удивительной судьбы, - как пишет его обожатель В.В. Вахания, - профессор, историк, автор замечательных всемирно известных книг, который уже в 18 лет пользовался безграничным доверием Сталина», решил защитить вождя, оправдать его молчание в день начала войны. И придумал: у Сталина была страшная ангина, нарыв в горле, температура за сорок, он не мог говорить, «временами впадал в полузабытьё». «Выступать в таком состоянии по радио с обращением к народу он, конечно, не мог. Поэтому(!) ещё утром было принято решение, что в 12 часов с обращением выступит Молотов. Пересиливая недомогание, Сталин пытался решать ряд неотложных вопросов. Около 7 часов утра 22 июня Сталин подписал директиву Вооруженным Силам об отражении гитлеровской агрессии» (цит. по Е. Гусляров. «Сталин в жизни». М., 2003, с. 332).

Для характеристики познаний Жухрая можно бы начать с того, что 22 июня 1941 года Сталин никаких директив не подписывал, а подписали её нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, и не в 7 утра, когда вторжение продолжалось уже несколько часов, а в 00.30 минут 22-го, за три с половиной часа до нападения. Можно напомнить и о том, что 22 июня в кремлёвском кабинете с 5.45 до 16.45 у Сталина состоялось 29 встреч с военными и политическими деятелями страны. То есть он напряженно работал 11 часов. Возможно ли это с температурой за сорок, с нарывом в горле для человека, которому идёт седьмой десяток? Но нас интересует не это всё, а желание автора оправдать Сталина, который в данном случае ни в каком оправдании не нуждается.

Слово Сталина слишком много значило и для Советского народа, и во всём мире. Он не мог, даже не должен был и не имел права выступить лишь с информацией о нападении да бросить патриотические лозунги, чем, в сущности, и явилось выступление Молотова. Вождю народа надо было несколько дней выждать, посмотреть, как будут развиваться события, взвесить обстановку, чтобы дать не информацию, а обстоятельный взвешенный анализ положения, что он и сделал в своей великой речи 3 июля.

Это сейчас мы привыкли к тому, что отцы отечества часами в разных видах, занятиях и позах, включая стояние на коленях и на карачках, фигурируют на экранах наших телевизоров и каждый день произносят речи по поводу и без повода. Пустобрёхи новой России, обличая Сталина, молчат о том, что ведь тогда не выступил с обращением к немцам по радио и Гитлер, у которого все было спланировано, всё в руках и ничто не мешало спокойно подготовить речь. И она была подготовлена - длинная, занудная, бесцветная, как на какой-нибудь международной конференции по торговле. Но он её не огласил сам, а поручил зачитать, и не второму лицу государства, а Геббельсу, министру пропаганды. Молотов же был не завотделом ЦК по пропаганде, а членом Политбюро, наркомом иностранных дел, именно вторым лицом в государстве. Кто же, как не он, должен был выступить!

Так же нет нужды приписывать Сталину и дюжину поездок на фронт. В таких поездках - об этом прямо говорил маршал Василевский - по характеру войны и роли Верховного Главнокомандующего просто не было насущной необходимости. Да и возможности - тоже, ведь будучи Верховным Главнокомандующим и председателем Ставки, Сталин оставался главой правительства и председателем Государственного комитета обороны, т.е. руководил всей страной - и фронтом, и тылом.

Не говорю о польском главнокомандующем маршале Э. Рыдз-Смиглы: он на седьмой день войны укрылся со своим штабом в крепости Брест в то время, как правительство уже бежало из Варшавы в Люблин, а затем в Англию; не говорю о французских главнокомандующих генерале М. Гамелене и сменившем его генерале М. Вейгане, который, покомандовав неделю, обвинил правительство, объявившее войну Германии, в «преступном неблагоразумии», а через три недели потребовал капитуляции; не говорю и о Рузвельте, поскольку он по болезни был ограничен в передвижении. Но много ли выезжал на фронт неутомимый, динамичный Черчилль, если не считать его прилёт 16 мая 1940 года в Париж, который вскоре был объявлен открытым городом и сдан без боя? А вот Гитлер выезжал на фронт многократно. И каков результат?

* * *

Тут нельзя не вспомнить другой эпизод ненужной защиты. Много раз мы слышали негодяйские голоса о том, что Ленин умер от сифилиса. Вот, мол, каков ваш вождь и учитель! И порой наши товарищи не находят, что ответить, стыдливо молчат или просто негодуют: «Клевета! Ложь!» Но что такое сифилис, если подумать спокойно? Болезнь, несчастье, беда, от которой никто не застрахован. Тем более, что он передаётся не только половым путём - есть сифилис бытовой, который можно подхватить через разные формы житейского общения, через общие с больным вещи и т.д.; есть сифилис врождённый, наследственный, когда добропорядочный, как Леонид Млечин, внук-правнук расплачивается за грехи деда-прадеда. Так что тот, кто сегодня порочит Ленина этой болезнью, может завтра после осмотра и анализа услышать от лечащего врача: «Увы, Николай Карлович... люэс».

В ХIХ веке и в начале ХХ-го сифилис в России был довольно распространен. По данным Л.И. Картамышева, в 1861-1869 годы в стране ежегодно заболевало более 60 тысяч человек, а в 1913 году, когда в Москве родился Станислав Адольфович Радзинский, отец известного писателя, оклеветавшего мать Сталина и обокравшего дочь Деникина, в городе на каждые 10 тысяч жителей приходилось 206 сифилитиков (цит. по Ю.М. Лопухин. «Болезнь и смерть В.И. Ленина». М., 1997, с.42). Таков был уровень здравоохранения в России, которую потеряли Говорухин, Никита Михалков и Рогозин.

Для лечения Ленина нарком здравоохранения Н.А. Семашко пригласил известнейших врачей России и Европы. Но, может быть, потому что их оказалось слишком много, больному, как показало вскрытие, были последовательно поставлены три неверных диагноза, в соответствии с которыми неверно и лечили сперва от неврастении, потом от свинцового отравления (две пули Каплан) и, наконец, от сифилиса - инъекциями препаратов мышьяка, йодистых соединений и т.п.

Но Ленин умер не от сифилиса. Более того, в данном случае это заболевание было бы желательно, возможно, даже спасительно, ибо уже тогда лечить его умели. Профессор Г.И. Россолимо 30 мая 1922 года в разговоре с Анной Ильиничной, сестрой Ленина, сказал: «Положение крайне серьёзно, и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов» (там же, с.19).

«Ранение, полученное 30 августа 1918 года на заводе Михельсона, - пишет академик Лопухин, - сыграло в конце концов едва ли не решающую роль в заболевании и смерти Ленина. Левая сонная артерия была сужена не вследствие атеросклероза, а из-за стягивающих рубцов, оставленных пулей, прошедшей через ткани шеи вблизи сонной артерии... Так пуля, направленная убийцей Каплан, всё-таки достигла своей цели» (Там же, с.60). Это - точно!