ТАКОЕ КИНО

Дым

О фильме Алексея Федорченко «Овсянки»

Когда сотрётся лаковая проба,

Когда заглохнет красных криков гул -

Мы станем у берёзового гроба

В почётный караул.

Д. Маркиш, «Синий крик»

У директора разоренного бумажного комбината Мирона (Юрий Цурило) ночью умирает молодая жена. По традициям затерявшегося где-то на вологодчине финского племени мери умершую полагается кремировать и прах опустить в свинцовые воды реки. Об этом старинном языческом обычае знают все кругом - власти, соседи, знакомые. Знают и предпочитают не замечать. В печальном обряде Мирону нужен помощник. Им оказывается заводской фотограф со странным именем Аист (Игорь Сергеев). Сын спившегося мерянского поэта Весы-Всеволода (Виктор Сухоруков). С собой Аист повсюду таскает клетку с двумя птахами-овсянками.

Двое немолодых, потрепанных и помятых мужчин отправляются в печальное путешествие. В дороге они ведут пустопорожние разговоры, всего более напоминающие разговоры созревающих мечтателей-подростков в заплеванном подъезде. Эти разговоры меряне называют дымом. Здесь об этом говорят стареющие бессильные мужчины.

Пересказывать сию похабщину не готов. Да и бумага не все стерпит. Изобилующие в фильме интимные сцены также нарочито неприглядны. Пощупывания, подглядования, подсматривания без логического завершения.

Впрочем, деспотичный и бессильный Мирон, как выясняется из разговора, и свел жену в могилу. Кажется, к этому приложил руку и Аист. У них тоже была «любовь», но дальше подглядываний дело не пошло.

В чадном «дыму» добираются до берега реки. Там из черенков лопат сооружают некое капище, где и кремируют супружницу Мирона. Поливая костер водкой... При этом Мирон и Аист демонстрируют невозмутимое спокойствие. То ли всё им так осточеретело, то ли актеры просто не играют, а заполняют собой кадр. Не играют еще нарочитее, чем адмирал из одноименного фильма и командир подлодки из картины «Первый после Бога», а с ними и немалое количество других российских актеров. А ведь здесь и любовный треугольник, и трагедия провода в иной мир любимой. Хорошо, это сыграть не под силу. Но у костра-то можно было на лицах изобразить хоть какое-то подобие переживания, страсти? Нет, полыхает костер, гремит музыка. И два абсолютно бесстрастных апатичных актера. А может, это самое безразличие - сверхзадача режиссера?

А как же языческая тризна? Ее справили у двух придорожных шалав. Кажется, дело опять обошлось пощупываниями и «дымом». А наутро внедорожник, протаранив ограждения моста, падает в пучину реки. Закадровый голос то ли языческого начетника, то ли суфлера провинциального театра объясняет, что, де, овсянки, вырвавшись из клетки, поцеловали водителя Мирона в глаза. Упав в реку, он сразу же встретил там супругу. Аист же нашел на дне печатную машинку, которую когда-то утопил там его пьяница-отец. И на боках речных рыб отстукал сию печальную повесть...

Я так понял, что хоронят не жену Мирона, а саму Россию. Хоронят ее опустившиеся, испившиеся подданные. Те, кто не может оплодотворить женщину и взрастить пшеницу, убрать улицу и возродить родной завод. Все знают, что она умирает, что ее уже везут, чтобы сбросить в мутную Лету. Но бесстрастно и отстраненно наблюдают за этим. Как молодой гаишник в фильме, проверивший внедорожник-катафалк и отпустивший его дальше. Как мерянский юноша, словно Харон, правящий лодку-катафалк. Чтобы совсем уж не осталось сомнений, режиссер безжалостно показывает заброшенные поселки, заросшие поля, разрушенные заводы. Даже люди в них на глазах у зрителя исчезают, растворяются.

Фильм получил в Италии приз «экуменического жюри». За столь общим названием стоит Ватикан. Так Рим, вечный город, посылает прощальный привет Риму Третьему. Уже умерла деревня, умирают заброшенные поселки и военые городки. Пока еще веселятся в чадном «дыму» мегаполисы Третьего Рима, не чувствуя простирающуюся к ним костлявую руку энтропии и тлена. Так веселились Содом и Гоморра за день до Суда.

Если Вы думаете, что в час, когда Третий Рим исчезнет, растворится в мареве, там, на Западе, будет великий праздник, Вы ошибаетесь. Они столетиями будут писать о нас оды и диссертации. Они будут справлять балы в стиле Наташи Ростовой. Они поставят на русской равнине величественный золотой голубец, украшенный смарагдами и яхонтами. И будут проливать над ним потоки слез. Крокодиловых.

А может, стоит умыть лицо ледяной водой, выйти из облака чадного дыма. Укусить себя в руку, чтобы очнуться наконец?!

Кровь и огонь

О фильме Алексея Балабанова «Кочегар»

Не предвещающее ничего особенного начало. Опять лихие девяностые, опять жуткая дремотная провинция. Опять братки, обнаженные красотки, черные джипы-катафалки, снайперские винтовки.

В длинной и большой кочегарке работает Якут. Бывший сапер-афганец, бывший спортсмен, бывший муж, бывший отец. Бывший человек. В многочисленные дверцы-жерла фабрики смерти каждый день братки привозят и бросают трупы убиенных ими людей. Кто они? Куда их гонят? Якуту объясняют, что это «плохие люди» - воры и рэкетиры, блудницы и мафиози. Контуженный вояка верит. Да и как не поверить, ведь бригадир «зондеркоманды» его старый сослуживец Сержант.

У Сержанта дочка-чучело. У Якута - тоже. Но восточная красавица, словно выточенная из кости мамонта. Обе - любовницы немногословного подручного Сержанта Бизона, тоже «афганца».

Все просто, примитивно. Простые диалоги, словно отрывистый лай собак. Минимум чувств, эмоций, переживаний. Безлюдный полузаброшенный городок. Транспорта нет, горожане из дома носа не высовывают. Только рассекают по городу, словно черные воронки, «мерсы» и «бумеры». Также несложно разрешается и любовный треугольник. Дочь Сержанта жалуется папочке на свою товарку-конкурентку по меховому бизнесу и по благосклонности Бизона. Сержант, похвалив дочь («Все-таки ты моя дочь»), кратко, по-военному, отдает Бизону приказ разобраться с дочерью друга и его же любовницей.

Бизон, не проронив ни слова и не изменившись в лице, буднично, походя режет ножом возлюбленную, так и не успевшую накрыть на стол. Затем знакомым маршрутом Сержант и Бизон везут страшный груз в кочегарку. Якуту объяснили: в мешке проститутка и дочка депутата, убили за дело...

А фильм-то начинается только сейчас. Блаженненький Якут узнает случайно оброненную бандитами перед жерлом кочегарки туфлю дочери. Ни тени эмоций не проступает на иссохшемся лице кочегара. Долго, под изматывающую музыку-волынку Якут едет домой, чтобы проверить страшную догадку. На полу в комнате он находит вторую туфлю. Лишь несколько минут внешне все такой же бесстрастный Якут смотрит, как огонь печки-буржуйки пожирает туфлю и портрет дочери. А затем наступает его преображение. В комнате остаются ватник и рабочие шаровары. Из квартиры выходит подтянутый майор, Герой Советского Союза. Синяя парадная форма, золотые погоны, хромовые сапоги, белоснежная рубашка. Это Вам не современные кители-пижамы от кутюр.

Лицо просветлевшее, но все такое же спокойно-бесстрастное. Позвонил в квартиру Сержанта, приветливо поздоровался. Взял в руки лыжную палку, выслушал рассказ Сержанта о предстоящей поездке с мэром на горнолыжный курорт. Секунда - лыжная палка пронзила сердце Сержанта. Еще секунда - из развороченного горла Бизона брызнул фонтан крови. «Они на войне не были. Издалека стрелять - это не война», - промолвил немногословный Якут.

Вернулся в кочегарку, принял позу самурая, совершил харакири.

Будничность и простота обстановки, большинство актеров непрофессионалы. Несложная фабула. А получился шедевр. Ведь недаром говорят - прост как правда. Будничность преступления, подлости, греха. Всеобщий распад. И при этом моральное превосходство над всеми героя-одиночки, очередного народного мстителя, «ворошиловского стрелка». Многократно осмеянный «простой советский человек» оказывается на голову выше нынешних «хозяев жизни». И бандюгов, и оборотней в погонах, и торгашей. И уж не менее их «россиянского» полковника в полушинели-полупальто, торгующего оружием.

Но, кажется, есть и второй план. Кажется, не случайно главный герой - человек с Востока. С раскосыми очами. Придет ли он, скиф, азиат, на эту обезображенную и опустошенную землю? Станет ли владеть ею по нормам восточного кодекса чести, незабытых и славных традиций, трезвости и воинской доблести?