ФУРИЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ НА ТОМ СВЕТЕ

Ой, как давно и долго я живу! Даже совестно... Единственное, что как-то меня оправдывает - наличие Владимира Бушина. В этом году, в январе, ему, уникальному, стукнуло 88! И за один присест не унести все те его газетные публикации и книги, что он написал за истекшие двадцать лет. Востребованнейший публицист современности!

«Уважаемый товарищ Владимир Бушин! Даже не знаю, какие слова подобрать, чтобы Вас отблагодарить... Читала Вашу книгу «Победители и лжецы» всю ночь. Читала и плакала от того, что Вы защитили честь и достоинство солдат и полководцев Великой Отечественной войны... Н. А. Трапезникова, г. Вологда».

«Вы не один, Вас понимает народ. Спасибо, что Вы есть. Мы молимся на Вас... И.А. Абубакаров. Дагестан, Каспийск».

«Да, есть такие, как Вы: они бьются до последнего патрона... Б.И. Широков, Московская область, Клин».

Напомню: Владимир Бушин, необоримый рыцарь советской идеологии, - фронтовик. С 1942-го в составе 50-й армии прошёл боевой путь от Калуги до Кенигсберга. То есть личность достойнейшая! Вот ведь почему его, награждённого медалью «За отвагу», несгибаемого народного заступника, останкинские деятели попросили поздравить многомиллионный российский народ с Новым годом. И он обратился с экрана своим юношески звонким голосом: «Товарищи!..»

Да что вы, ничего подобного! Вместо него во всю ширину «диагоналей» расползлась физиономия Константина Натановича Борового (год рождения 1948-й), который и прошепелявил некий текст от имени и по поручению прихватизаторской кодлы, прославленной бесстыжей «богоизбраннической» архинаглостью. Звонки мне:

- От этой морды у меня сердце прихватило. И вытошнило.

- Мы что, в полной оккупации? Ну как, как это могло произойти?!

А так вот, запоздалые мои вопрошальщики. Возьму в пример штришок из жизни В. Бушина. Он никогда не отличался кротостью нрава и шёл к Правде напролом. И потому меня, к примеру, знающая писательская «среда» заранее, ещё в начале семидесятых, предупредила: «Ну такой... неуправляемый». А как известно, средь всяческого начальства и «планктонной массы» в цене отроду были именно «управляемые», то есть поперёд батьки в пекло не лезущие, ручку на собраниях поднимающие только себе, любимому, во благо. Что средь коллектива парикмахеров, что средь поэтов-композиторов. И случился ко времени появления горбачёвской лукавой «гласности» перебор управляемых, а также «романтиков», привыкших, не анализируя, доверять всяким сообщениям по радио и телеку.

И вдруг, когда отпетая диссидентура захватила власть и начала откровенное изгаление над теми же участниками Великой Отечественной, а кончилось всё развалом СССР, - вроде как наступило всеобщее прозрение. А бывшие «руководящие и направляющие» столпы принялись мемуарить, рассказывая, что вся эта распоясавшаяся антинародная тусня - наработка давно и хорошо спланированных действий западных спецслужб. Что они, спецслужбы и их «агенты влияния», сумели проникнуть во все поры государственного механизма СССР. Что ещё в 1988-1989 годах из КГБ поступали соответствующие сведения М. Горбачёву, а в ответ - тишина. Что под видом борьбы против «сталинского терроризма и ГУЛАГа» диссидентские средства массовой информации развязали беспрецедентную травлю органов государственной безопасности. И что в уничтожении СССР во имя выгод для ротшильдов-рокфеллеров принимали активнейшее участие сионистские «боевики».

Но почему, почему вся суровая правда была рассекречена для народа с таким опозданием? Почему народ оказался не мобилизованным для сопротивления идеологическим диверсантам? Чиновный люд из ЦК КПСС не доверял массам? ЦК КПСС вполне устраивала тишь да благодать на партийных собраниях, где всё больше о том, как выполняются или не очень хозяйственные планы? В ЦК КПСС оказался перебор приспособленцев-демагогов и тех «агентов влияния», которые покровительствовали «диссидентуре»?

Увы, такова правда. Зазор между Вершителями и народом, зазиявший после демагогического хрущёвского выступления на XIX съезде КПСС, унизившего не только главнокомандующего И.В. Сталина, но и саму Победу, ширился с неостановимой быстротой и превратился во время «царствования» такого же демагога-отщепенца М. Горбачёва в неодолимую широченную пропасть. «Сделайте нам красиво!» - умоляли Вершители своих придворных спичрайтеров, и орава «бовиных-арбатовых-бурлацких» варганила утешительно-сладенькие изделия под девизом: «Не обобщать недоделки-недостатки! Золотить пилюльку для народа-несмышлёныша кроткими «кое-где у нас порой», «изредка», «к сожалению, встречаются ещё...» и т.п.

Нужны были в этих условиях Отчизны верные сыны «бушины» с их отменным знанием народных настроений, способные давать остро заинтересованную оценку событиям, явлениям промышляющим трибунной трепотнёй деятелям? Нет, истовые Праведники оказались не ко двору в том же ЦК КПСС. Не нужны они, бушины, оказались и забугорьем вскормленной диссидентуре, всем этим боровым-гуревичам-савикамшустерам. Ими схваченные СМИ уже трезвонили о наличии в их мотне неких архипрогрессивных «общечеловеческих ценностей».

Чем кончилось? Несмываемым позором. После контрреволюционного переворота XIX августа 1991 года, - здание ЦК КПСС, как какая-то забегаловка, оказалось влёгкую окружено и заблокировано вконец обнаглевшей космополитической диссидентурой и примкнувшей к ней пьяной шпаной. И на выручку не бросились тысячи тысяч тех же московских коммунистов. И вообще «народ безмолвствовал». Я знаю только одного добровольного спасителя, который помогал выводить из здания испуганных машинисток. И старался уберечь их от ощупывания вконец обнаглевшими «правозащитниками»-«антифашистами».

Готова согласиться, что не все работники ЦК были чинушами-карьеристами. Тем более - «агентами влияния». Но жгучий вопрос: «Сколько из них оказалось истинных боевых коммунистов?» Факт: много-много лет процветал среди них отпетый троцкист и активнейший «агент влияния» А. Яковлев. Долгие годы он заведовал отделом пропаганды. И кто-нибудь из окружения, наблюдая за его почти откровенно диссидентскими кульбитами, «бросился на амбразуру», пренебрегая последствиями? Ударил в колокол: «Братцы! Это же враг народных интересов!»?

Никто! Ни один! Видать, та кабинетно-ранжирная система не предполагала воспитания своих самозабвенных александров матросовых. Недаром А. Яковлев, явно презирая не способных к отпору «товарищей» по ЦК, открыто заявлял ещё в 1989 году с телеэкрана: «Мы исповедовали двойную-тройную мораль». Он, значит, был убеждён, что в огромной державе все как один приспособленцы и двурушники?!

Сиятельный пропагандист и агитатор пошёл ещё дальше: словно дебильноватый неуч посмел объявить слушателям Высшей комсомольской школы, что средства массовой информации объективно отображают только те процессы, которые протекают в реальной жизни. И это в то время, когда изо дня в день уже вовсю идёт, как сказал первый секретарь Рижского горкома партии А.П. Клауцен, - «охаивание ценностей социализма по радио, телевидению, на страницах печати».

Как хотите, а нынешняя нищета миллионов, «жирное прозябание» в лондонах-майамах клоповьего сообщества абрамовичей-березовских, телепохабень изо дня в день - на совести прежде всего цековских непротивленцев, воистину приноровившихся рядиться в двойную-тройную мораль. Лишь бы не вышибли из кресла.

Я злопамятная? Наверное, это так. Потому что для меня одно из самых незабываемых, унизительных мгновений было такое: после августовских событий 1991 года, когда враги советского народа уже в открытую вопили «Коммунистов-фашистов в тюрягу!»? - мне позвонил секретарь парторганизации секции прозы, фронтовик в прошлом. Почти шёпотом сказал: «Лилия Ивановна, заберите, пожалуйста, свою учётную карточку... мало ли что... Почти все уже забрали». Взвилась: «Почему мы с вами должны чего-то бояться?! Мы же не воровали, никого не убивали!»

Но чего уж тут было заноситься! Наш-то основной Штаб, здание ЦК КПСС, и часа не продержалось Брестской крепостью! Вот вам итог неуважения к здравому смыслу народа, даже страха перед его здравым смыслом у тех, кто пробрался на высокие шестки именно благодаря своей двойной-тройной морали. А если западные спецслужбы вникали даже в такие мелочи, какие рейтузы носят советские женщины, то уж будьте покойны, им были ведомы поимённо те, кто из «верных марксистов-ленинцев» в ЦК КПСС, в КГБ есть не что иное как замаскированное до срока трибунное трепло.

Таких опаснейших для общего дела «яковлевцев» А. Твардовский от имени народа и словно бы по его поручению заклеймил ещё в 1956 году:

В некий текст глаза упрятал,

Не поднимет от листа.

Надпись: «Пламенный оратор» -

И мочалка изо рта.

«Мочалка» - как символ крайнего неуважения народа, боязни его мнений-суждений. И народ, сбитый с толку, деморализованный, оказался не способен к своевременному сопротивлению начавшейся оккупации своих кровных материальных и нравственных ценностей.

Случилось бы подобное, если бы на том же телеэкране сидели не растерянные, лишённые запала «гэкачеписты», а боевой бушинской закваски убеждённые народные заступники? Если бы в открытую объяснили народу то, о чём проговорились много лет спустя? В частности, что ещё в 1948 году родилась директива N 20/1, где своей главной задачей Америка ставила всенепременное разрушение Советского Союза. Но на этом и подобных ему документах партэлита ставила гриф «секретно», который был снят лишь в 1975 году. Вспомним, как гурвичи-гуревичи из СМИ издевательски произносили словосочетание «враг народа», приписывая И.В. Сталину какую-то патологическую кровожадность идиота.

Так вот, связка внешних и внутренних врагов советского народа уже создала свою дееспособную подрывную базу, уже рассадила «агентов влияния» на узловых постах в партийном и государственном аппарате. Но опять же - с выгодой для тех же «агентов» эту зловещую информацию засекретили даже от миллионов коммунистов. Мыслю так: засекретили - значит предали? Как если бы И.В. Сталин приказал перед Сталинградской битвой: «Солдаты и офицеры! Бросайте пушки-пулемёты, расходитесь по домам - никаких немецких дивизий там, где вы, нет и в помине!»

И вместо мобилизующего призыва к народу: «Братья и сёстры! Жестокий враг у ворот! Сплотимся и дадим ему отпор!», вместо грозного, набатного военного гимна «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой тёмною...» - утешительно-бестолковое мелькание на телеэкране «белых лебедей». «Ха-ха-ха!» - до сих пор обхохатывают эту отменную дурь хазановы-чубайсы-кохи и прочая победившая сволочь.

И что стоит их, «вождей», «карта», которую они, спустя многолетье, открыли народу? Да хоть бы и такая, что в 1991 году председатель КГБ В. Крючков на закрытом заседании Верховного Совета рассказал, что А. Яковлев является чистопробным «агентом влияния», работающим на развал СССР. М. Горбачёв, видите ли, разыграл сцену недоверия. А остальные что?!

«А вспомните, - сзывает нас всех на катастрофически запоздавшее вече один из гэкачепистов, - иудино предательство Бакатина». «Стремясь как можно ниже прогнуться перед американцами, он выдал секреты, которые...» Ага! Помним. Мемуарьте, ребята, и дальше! Поезд-то эвон куда ушёл, однако...

И мне вдруг до зарезу захотелось вернуться в давним-давнее, «на тот свет», так сказать. И припомнить не только свои личные любови-нелюбови периода и «кукурузного», и «развитого социализма», но прежде всего тех истинных Праведников, которые никогда не исповедовали ни двойную, ни тройную мораль, а беззаветно отстаивали на местах основы социальной справедливости, как завещали им и Николай Островский, и капитан Гастелло, и Александр Матросов, погибшие на полях Отечественной их родные деды, отцы, братья...

И как же их только не обзывали «яковлевцы»: и «кляузниками», и «скандалистами», и «демагогами», и «вечными жалобщиками»!

Ну, в общем, написала я роман-мемуары, где и события подлинные, и имена-фамилии. Душа потребовала воссоздать былое и оставить в памяти потомков особенности давних схваток Чести и Бесчестия, Патриотизма и Шкурничества, Искренности и Лицемерия. Чтоб поперёк сегодняшнего зловонного потока лжи, когда ажно в народные герои вытаскиваются воспеватели «священной» ненависти к СССР, вроде академика Сахарова или ловкачей, откосивших от службы в армии, вроде хазановых-рязановых-полицеймако с их двойным-тройным горбачёвско-ельцинско-яковлевским дном, злобных русофобов и русофобок чубайсов с ихними дунями.

Кое-кто отговаривал, мол, да ладно тебе такое давнее ворошить, тогда хоть колбаса была дешёвая, и нищих не было... Что есть правда. К тому ж ныне торжество космополитического ворья достигло небывалого размаха. И В. Леонов из «Аргументов недели» о том же:

«Кому из российских миллиардеров и мультимиллионеров нужна сильная Россия, мощь её стратегических ракетоносцев? Деньги они держат в оффшорах и западных банках, дети давно пристроены там же, недвижимость приобретают не в Урюпинске или Вологде. Что ни день, то сообщение: «Русский миллиардер Рыболовлев купил для дочери, студентки американского университета, за 88 миллионов долларов самую дорогую квартиру Нью-Йорка», и так далее. Можно не сомневаться, высший «комсостав» корпораций, банков и компаний, подконтрольных государству, тоже себя не обижает и пристраивает нажитое не в Сбербанке РФ. Им спокойнее, когда боевые самолёты прикованы к земле из-за отсутствия моторов, атомные подлодки надёжно «принайтованы» к причалам, а ракетные комплексы сухопутного базирования зарыты под замок. А там, глядишь, и в НАТО вступим, пусть они Россию защищают».

А я всё-таки о своём, о накипевшем... Как властные приспособленцы отмахивались с презрением от тех рабочих, учителей, крестьян, бывших фронтовиков, которые воевали с очковтирателями, показушниками, корыстолюбцами: «Выходит, коллектив шагает не в ногу, а ты один в ногу?» Как часто замордованные «яковлевыми» эти народные Правдоискатели получали инсульты-инфаркты, а «трудовые коллективы», на радость «агентам влияния», - крепко запоминающийся урок малодушия: «Вот что будет с каждым, если он хвост на начальство поднимает!»

Никогда не поздно, думаю, напомнить людям, к каким бедствиям ведёт неспособность поддержать бьющегося за общую Правду ратоборца, обывательское ожидание, когда и без меня, мол, всё образуется... Никогда не поздно прислушаться к

В. Бушину, когда он не признаёт за очередными декламациями дуумвирата знания народной жизни, уважения народных интересов, а видит в этих постыдно-бодрых рапортичках, вроде «мы добились определённых успехов, но нам ещё надо», - паскудную практику безответственных верхоглядов «с мочалкой изо рта».

...Значит, до-писала я свой документальный роман, положила в папку, отнесла в журнал, где в своё время были напечатаны две моих повести и за одну меня возвели даже в лауреаты года.

Жду ответа, «как соловей лета»... Очень интересно, готов ли взявший рукопись замредактора заодно со мной умемориалить моих «протопопов Аввакумов» советской закваски... Наконец, звоню ему. Отвечает и раз, и два, и три секретарь: «Его нет». На очередной мой звонок ледяным голосом она же: «Ваша рукопись у меня. Можете забрать». Странно... Прежде такой вежливый человек этот замредактора...

Принесла рукопись домой. Никакой «сопроводиловки». Но на первой же странице острым карандашом, крупно, наискосок: «Ну, фурия справедливости!» Ну то есть между нами баррикада? И если бы у него был пистолет - застрелил бы в момент?

Нет, не поверила, что так мог обозвать меня очень-очень вежливый человек... Решила: кто-то ещё, и, может, выпил, болезный, лишнего... Но звонить, уточнять не стала. Гордость не велела.

И всё-таки оказалось, что «вражья» оценка принадлежала ему, вежливому... Но - трусливому. Убоялся высказать мне накипевшее глаза в глаза. И как тут не заинтересоваться, откуда есть пошёл он и так далее. Позвонила подруге-журналистке, тому-другому. Ну и... Мы с ним почти одногодки. Я вступала в партию на Сахалине в 1961 году. Он тоже давний член КПСС. Работал в ЦК ВЛКСМ, а затем... в ЦК КПСС, в отделе пропаганды. «Нацеливал и направлял» твардовских-тарковских...

- Да, Лиль, написал мемуары.

- И как?

- Ну «красная нить» - жизнь удалась.

Раздумалась, прикинула, что же такое в моём романе так уж кровно зацепило его и вынудило наотмашь хлестануть меня «фурией справедливости»? И... с помощью главки, где упоминаются «твардовские-тарковские», кажется, сыскала ключик к ответу...

Исповедальное. Глава X.

«Мне вдруг позвонил Георгий Иванович Куницын и... попросил помочь. Сам Куницын за меня как за якорь спасения! Вот уж не ожидала... Голос громокипящий, яростный:

- Лиля! Вам известно, я вам говорил, меня хотят загнать в инфаркт-инсульт! Эти, с самых цековских верхов! Они трижды пытались выгнать меня из партии. Не вышло! Теперь такая мерзость: каждое утро меня возле института встречает милиционер и просит предъявить паспорт. Дальше - больше! Моих вольнослушателей из Клина вызвали в местный КГБ, отняли кассеты с моими лекциями. Что это значит?! Я что, диссидент?! Антисоветчик?! За что этим ребятам лишние переживания?! Я же за них отвечаю! Я прошу вас помочь мне!

Огромный дядька с большущей головой, осиянной разлетающейся, словно дым, сединой. Доктор философских наук. Заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС при Хрущеве. Впрочем, изгнанный оттуда за «вольнодумство». Личность яркая, легендарная даже, обступаемая на всяких собраниях-заседаниях кучей народа, не успевающая пожимать руку «известным» и даже «знаменитым», всяческим лауреатам, писателям, режиссерам, сценаристам и т.д. и т.п., кои первыми спешат к нему издалека. А те, что обязаны ему спасительным покровительством, торопятся, заранее улыбаясь, в его медвежьи, знатные объятия.

И мне б хоть на миг призадуматься: при таком-то изобилии поклонников и поклонниц, связей и взаимосвязей, почему он выбрал в свои спасители именно меня, не обремененную даже медалькой «За спасение утопающих»?

Ну да, изредка встречаясь в ЦДЛ или Доме кино, мы словно бросались в рукопашную, ибо со стороны могло показаться - с ненавистью кричим друг на друга, рвем воздух в клочья. А на самом-то деле однажды, случайно произнеся в унисон фразу «все эти маскарадные верные ленинцы...» - мы признали друг в друге свояк свояка. Еще в самом начале семидесятых. Он, истово размахивая портфелищем, не обходя, а вшагивая в лужи, требовал от меня сиюсекундного согласия идти на баррикаду, ибо «наших бьют! настоящих коммунистов! и кто? фальшивые «верные ленинцы», там, на самом Верху, пробрались в руководящие кресла, рвачи и выжиги, они рано или поздно продадут страну!» «Именно! - вскипела я. - Показухой гробят, разлагают народ! И если это не остановить...»

И - нате вам! Не к кому-кому из лауреатов, а ко мне...

- Что я должна сделать, Георгий Иванович?

- Позвонить... вот телефон... имя-отчество... записали? Пусть объяснят, сколько еще будут издеваться надо мной и почему, почему?

- Куда телефон?

- На Лубянку.

Ну, знаете ли... Ну тут уж самое время, хоть на полсекунды, а впасть в оторопь. И хоть про себя, но ахнуть-охнуть: «Господи, воля твоя, куда ж это меня посылают?!»

Да где там! Без меня ведь, выходит, никак! Самому Куницыну не обойтись! То есть бесенок честолюбия тут как тут. И влекущая бездна неизвестности манит пальчиком. И азарт предполагаемой словесной схватки с непростым, по определению, собеседником глушит всякие мелкие мыслишки самоохранительного свойства и требует: «На коня! И вперед!»

Зато ведь и как вознаграждена была уже с первых шагов, сделанных в лубянковской приемной! Именно тут мне, ну ясное дело, по воле Высшей Силы, было суждено малость ошалеть, позабыв-позабросив свои солидные почти полсотни личных, предзимних лет, когда навстречу вышагнула вдруг статуя греческого бога. Ну и как и зачем было открещиваться от взметнувшегося в душе восторга при виде высокого, безупречно статного молодца с песенными соболиными бровями вразлет, с веселой искрой бодрого ума в сиренево-серых, дивных глазах, к тому же зачем-то излишне густо отороченных черными, изогнутыми вверх ресницами?

Он вывел меня на улицу и, не спеша, чтоб не заставлять семенить, зашагал к новому каменному зданию, что почти прижалось к «Детскому миру». Изредка мы перебрасывались какими-то фразами, а я подсматривала заодно, как равномерно и четко взрезают воздух острия складок его черных брюк. И в итоге забыла про всякие подводные камни и подстерегающие опасности, а в металлическом лифте даже изволила поострить, мол, не иначе как в космос летим в этой капсуле, и была вознаграждена белозубым отблеском его отзывчивой полуулыбки.

Зато тот, другой, в кабинет которого привел меня по длинному безлюдному коридору чудо-молодец и, откозырнув, удалился, - поразил меня с первого же взгляда безупречным отсутствием хоть каких-то живописных примет. Просто пожилой человек, в гражданском, сером костюме, и с такой заурядностью в каждой черте тщательно выбритого лица, что, казалось, будет невозможно вспомнить его, отвернувшись хоть на пару минут.

Зато немедленное вставание навстречу мне было учтивейшим, и приветливая нота в негромком голосе звучала отчетливо:

- Садитесь, пожалуйста, Лилия Ивановна, слушаю вас.

Села... и понесла без передыху о том, что же это получается, да как же это можно так обращаться с Георгием Ивановичем Куницыным, словно он какой-то враг Советской власти, да как же он может быть ее врагом, если воевал, если у него много фронтовых наград! Если он ранение имеет, у него рука покалечена, он - сибиряк, он - прекрасный оратор, он имеет свой взгляд на природу вещей! Да, он считает режиссера Тарковского гениальным и поэму Твардовского «Теркин на том свете» выдающейся и по исполнению и по честности! А разве он не прав, когда клеймит карьеристов, перестраховщиков, лизоблюдов с партбилетом в кармане, разве их мало развелось и разве для страны полезнее тот, у кого всегда изба с краю и своя рубаха ближе к телу...

Я бы, наверное, и не остановилась бы никогда, принимая в расчет краешком сознания то несомненное внимание, с каким слушает мою трибунную речь предоставленный в мое полное распоряжение выпавший мне собеседник, о котором я, между прочим, ничего не знаю - только имя-отчество, рассекреченные Куницыным.

И надо ж мне было чуток приостановиться, чтоб набрать воздуху для продолжения тирады, как вдруг он воспользовался этим и, тонко, не разжимая губ, улыбнувшись, произнес вовсе неожиданное:

- Но у нас, Лилия Ивановна, никаких претензий к Георгию Ивановичу нет.

Я почувствовала себя не так чтоб полной дурой, но близко к этому, спросивши потускневшим голосом:

- А тогда у кого же есть?

- У нас - нет, - последовало без нажима, но веско, абсолютно обесценивая мое недавнее страстное горлопанство и даже выставляя его в неожиданном для меня забавном виде.

- Так и передать? Никаких претензий?

- Именно так.

То есть давно пора мне было обрадоваться за Куницына, а я все никак, всё еще не способна осознать бестолковость своего дальнейшего витийства. И хотя это длилось с полминуты, не больше, но говорило о многом. О том, в частности, что, настроившись пробивать некую стену лбом, не иначе, - оказалась как бы перед простынкой в цветочек, легко парусящей на ветру.

Наконец до меня дошло - дело-то выиграно! Не зря я притопала сюда и откричала здоровенный кусок своей экспромтной, отчасти полоумной тирады! И тут уж, распираемая благодарностью, душа моя вострепетала, обрела голос и пионерски звонко выкрикнула:

- Спасибо вам! Большое спасибо!

И желание немедленно лететь с неожиданной, восхитительной вестью к Куницыну оказалось столь нетерпеливым, что я уже впромельк восприняла появление из ниоткуда давешнего прекрасного молодца, и наш с ним недолгий марш-бросок до выхода из последних, уличных лубянских дверей.

А далее - бегом к первому попавшемуся телефонному автомату и в крик:

- Георгий Иванович! Георгий Иванович! У Лубянки к вам никаких претензий нет!

- Прямо так и было сказано?

- Ага! Ага!

Шумный, долгий вздох облегчения на том конце провода и тотчас взрыв ярости:

- А-а-а! Значит, это так и есть - партиерархи! Они, негодяи, пробуют согнуть меня в дугу! Им моя правда глаза режет! Продали идеи, продадут и страну! Говорил и буду говорить!

Еле втиснула промеж залпово стреляющих, раскаленных фраз:

- У кого я хоть была-то, Георгий Иванович?

- У генерала... такого-то...

Свят, свят, свят... Но в итоге-то моего шального наскока на Лубянку что? А то самое - исчезли милиционеры, что бесперебойно, с утречка, требовали у Куницына паспорт, аккурат возле Института имени Гнесиных, куда он кое-как, обанкротившись среди высшей партзнати, после долгих, безрезультатных поисков более высокой трибуны, пристроился, наконец, и где беззаветно тратил свой ратоборческий темперамент на бледных, индифферентных музыкальных юношей и девушек. На него, с его самостийной эстетикой, как-то же угрожающей «основам», махнули рукой».

(Окончание следует)